Как Соловецкий монастырь лишился своих богатств?

До Октябрьской революции 1917 года Соловецкий монастырь был не только одним из самых влиятельных, но и богатых. На Русском Севере никто даже рядом не стоял с обителью по ценности того, что хранилось в монастырской ризнице. Её первенство среди самых замечательных коллекций древнерусского искусства было неоспоримым и не подвергалось никаким сомнениям.

Во второй половине ХIХ века Соловецкие сокровища оценивались в десять миллионов рублей. Так бы и прирастал Соловецкий капитал, но… Тут взяло и… грянуло. И государства, призванного своей силой обеспечить стабильность устоев общества, не стало. А в этой мутной от порушенных устоев воде завертелось и закрутилось.

Наверное, мало какой призыв тех смутных времён мог сравниться по своей популярности с прогремевшим от края и до края, на всю Россию: «Грабь награбленное!». Ну, народ и грабил… Как там? «Белые пришли — грабют, красные пришли…». То же самое делают.

Не избежали всеобщего грабительского азарта и Соловки. Сначала пограбили белые. Прихватив с собою немалые ценности, осенью 1919 они вместе с английскими интервентами бежали с острова за границу. Но…

Свято место пусто не бывает. Уже весной следующего года, как только стаял на Белом море лёд, пришли красные. В 1939 году подследственный Михаил Кедров показывал на допросах, что он, будучи тогда председателем Особого отдела ВЧК, вместе с уполномоченным Архгубчека Тетериным и «товарищем Павловым» в апреле 1920 посетил Соловецкий монастырь, где они прошлись по Спасо-Преображенскому собору и изъяли 59 предметов: золотые кресты, чаши, бокалы и кружки. И… Помимо того — ещё. Например, резную кружку из слоновой кости с золотыми портретами российских императоров работы Осипа Дудина.

Правда, на наше счастье все эти уникальные по своей культурно-исторической ценности вещи в личную собственность всё-таки не перешли. Может, начальник Архгуботдела был кристально честным человеком, а может, просто позавидовал удаче товарищей из ВЧК. Сейчас кто об этом скажет? Но факт остаётся фактом — шифровкой он доложил об этом изъятии в Москву. В результате чего только через год часть ценностей была передана московской комиссии Наркомпроса.

Как оказалось, отдельным гражданам что-то противопоставить можно. Конечно, срабатывает это противодействие не сразу. И только в какой-то части. А вот когда на «большую» дорогу выходит такой «романтик», как государство… Вот тогда всё… Туши свет и сливай воду. Против лома…

Правда, у державы это называется более красивым словом. Экс-про-при-а-ция! Тем более, вот он, и повод есть.

Летом 1921 года страшная засуха уничтожила и без того скудные посевы. И люди стали умирать. Тысячами. Особенно в Поволжье. Но не только там. По официальным данным голодом было охвачено более 22 миллионов человек. К маю 1922 г. в районах Поволжья, Приуралья, Казахстана, юга России и на Украине от голода умерло более 1 миллиона человек.

Проблема переросла рамки одного, отдельно взятого региона, стала общегосударственной. И потому 18 июля 1921 года декретом ВЦИК была образована комиссия помощи голодающим — Помгол. Но создать — это даже не половина дела, а так… Только изображение видимости деятельности. Если помогать, то как? И, главное, чем? Нужно продовольствие. Но где? У самих нет. Всё, что можно, ещё в 18−20-м реквизировали. Как «излишки». Есть на Западе и в Америке, так они же просто так не отдадут… Платить надо! И не бумагой. Полновесной монетой. Золотом и серебром. Драгметаллом. Можно и драгкамнями. Типа бриллиантов, сапфиров, изумрудов… Вот почему уже в конце февраля 1922 года ВЦИК издаёт полусекретный Декрет «Об изъятии церковных ценностей для реализации на помощь голодающим».

Столь необходимое золото и серебро было решено реквизировать у церкви.

Для пополнения золотого запаса страны и создания валютно-залогового фонда при валютно-финансовом управлении Наркомфина было создано Государственное хранилище ценностей (Гохран), куда передавались все изъятые церковные ценности. А уже при Гохране функционировала комиссия по… утилизации ценностей. Нет, никакой опечатки. Именно — по утилизации.

Финансисты, они ведь тем и отличаются от музейщиков, что стоимость презренного металла определяют не качеством изготовленного из него предмета, его исторической значимостью, а… весом. Самым обычным, который на весах определяют. В золотниках, фунтах, пудах. И… Соответственно, чем больше вес выполненного из драгметалла предмета, тем выше был риск его гибели. При этом неважно, являлся ли предмет уникальным произведением искусства, памятником истории или культурной реликвией. Вот комиссия и утилизировала, превращая реквизированные ценности в лом. Конечно, не в одну большую кучу. Сортируя. Отдельно — серебряный лом, отдельно — золотой… А вот тут — драгоценные камни. Что из окладов, чаш, потиров… Тоже по видам. Но… Зато как много! Пуды…

Естественно, не все были в восторге от такого «весового» подхода к оценке изымаемого. Наркомюст совместно с Наркомпросом, пытаясь ограничить реквизиторов и утилизаторов, разработали специальную инструкцию, предусматривающую обязательное присутствие при изъятии ценностей музейных работников и специалистов. Именно для того, чтобы последние смогли бы на месте определять действительную значимость вещи и ограничить «добычу» Помгола вещами так называемого «немузейного» характера. Но когда речь идёт о злате-серебре… Да ещё в таких количествах… Кто ж на те инструкции оглядываться будет?

Вот и действовали комиссии Помгола без какой оглядки на музейщиков. Может наивно, а может и злонамеренно, но искренне веруя в то, что стоимость драгоценного металла — категория реальная и осязаемая. А историческое и эстетическое значение реквизируемых церковных изделий — что? Да так. Миф и буржуазный предрассудок. Тьфу на него! Для экспертов Наркомпроса представительство в комиссиях Помгола было испытанием. И испытанием серьёзным.

Соловки, к сожалению, не составили счастливого исключения. В мае 1922 г. здесь развернулись настоящие боевые действия между музейщиками и комиссией Помгола. Дело дошло до того, что эксперт Наркомпроса Марк Мошков буквально засыпал Москву и Петроград телеграммами о варварских действиях реквизиторов. Даже в Кремль обращался, к заведующей Музейным отделом Наркомпроса, которой тогда была не кто-нибудь там, а жена второго человека советского государства — Наталья Седова-Троцкая.

И что? Да ничего…

18 сентября 1922 года в Архангельск с Соловков на пароходе прибыли 19 ящиков. Вес каждого в среднем составлял около 10 пудов. Можно не искать калькулятор — чуть больше трёх тонн! Самым ценным был ящик под № 19, в котором по описи: «золото, серебро, драгоценные камни, золотые кресты, золотые чаши, панагии и детали драгоценных окладов».

Сохранились четыре акта об изъятии церковных ценностей в Соловецком монастыре. Первый акт фиксировал 84 пуда серебра, 10 фунтов золота, 1988 драгоценных камней, 9 митр и 11 золотых крестов. Второй, третий и четвертый по содержанию не многим отличались от первого.

Вот так и получилось, что от былого богатства монастыря остались малые крохи. Большая часть Соловецких сокровищ утрачена навсегда и след их потерян.

А то, что удалось всё-таки сберечь и ценой неимоверных усилий, рискуя не только положением, но и личной свободой, уже в Москве отбить от Помголовской комиссии, ныне хранится в лучших музеях страны: Русском музее, Эрмитаже, Оружейной палате.

Серебряная кружка с портретом короля Швеции Густава II Адольфа — в Музее «Московский Кремль». Там же — серебряный с золочением, украшенный жемчугом и чеканкой, оклад иконы «Спас Вседержитель» работы Алексея Игнатьева Первова. Принадлежавший прославленному русскому военачальнику начала XVII века князю М. В. Скопину-Шуйскому палаш в серебряной оправе с драгоценными камнями — в Государственном Историческом музее. _______________________ В качестве иллюстрации использована фотография с сайта www. nasledie-rus. ru